Гений трех струн

Ноя 8, 2011 Дмитрий Филатов

Алексей Архиповский – из тех российских музыкантов, которые в любой точке планеты собирают полные залы. Его игра на балалайке –  феномен…но балалайка сама по себе феноменальна, а интерес к ней, к её новым возможностям растет с каждым концертом Архиповского.

«Паганини русской балалайки» (так часто называют Алексея) побывал в гостях у нашего портала, рассказал о себе, своих планах на будущее, да и просто о музыке.

Итак…

– Родился я в 1967 году, в городе Туапсе, на черноморском побережье. Мама – учительница, папа – сварщик, но всегда играл на гармошке, на аккордеоне. Поэтому первые мои опыты музицирования были именно на этом инструменте. Чтобы не болтался во дворе без дела, меня отдали в музыкальную школу. Я был маленький, аккордеон – большой. Вот мне и сказали: «Возьми-ка инструмент поменьше!» – и дали балалайку. И через год-два пошли успехи.

– Кроме музыки, были увлечения в детстве?

– Конечно! Настольный теннис, фотокружок, физико-математический факультатив и много чего ещё. Но когда «попёрло» в музыкальной школе, стало ясно, что главное для меня – музыка. И когда я эту школу заканчивал, уже по всему городу  афиши были развешены, концерты давал… Школу закончил по специальностям «фортепиано» и «балалайка», затем поступил в училище им. Гнесиных и, закончив его в 1989-м, начал играть в русском народном оркестре у дирижёра Дубровского Виктора Павловича. Почти через десять дет, в 1998-ом, поступил в ансамбль «Россия» Людмилы Зыкиной. А теперь уже года три выступаю один.

– К Зыкиной как попали? Сама вас позвала?

– Да, сама. Видимо, кто-то видимо увидел меня и посоветовал ей меня пригласить.  Кстати, точно так же я и к Дубровскому попал – кто-то увидел мою игру на конкурсе и порекомендовал меня.

– Почему ушли из этого коллектива?

– Начала перевешивать сольная карьера. Мне всегда было интересно играть одному, и Людмила Георгиевна, зная это, давала мне возможность играть соло на каждом концерте. Поэтому я там держался… а вот слишком долго аккомпанировать «Течёт река Волга» нельзя (Смеётся.). Поэтому я и прикалывался на номерах. А потом был интересный поворот, когда Стас Намин пригласил меня на фестиваль «Русские вечера» — он и в США, и в других разных странах проходил. На нем я впервые увидел Ивана Смирнова, Аркадия Шилклопера, много еще кого. И для меня было откровением, что в России есть еще люди, умеющие играть на таком высоком уровне!

– С какими продюсерами вам чаще приходится работать на выездах за границу – с русскими или с зарубежными? Кто чаще приглашает? И вообще, вас принимают на Западе, как некую диковинку?

– Первое время, конечно, больше русские продюсеры приглашали – для своих же соотечественников, русских эмигрантов. Но за границей я предпочитаю играть для местного населения. Например, если гастроли во Франции, желательно, чтобы приглашали французы – потому что это другой уровень организации, другой менталитет: и площадки лучше, и всё остальное. А русские, живущие за рубежом, они, я бы сказал, немного задержались в развитии. У многих восприятие ещё советское.

– Странно. По идее, должно быть наоборот.

– Я тоже так думал. И мне тоже это показалось странным, когда я впервые приехал в Америку… и увидел Одессу 70-х! Хотя, в принципе, всё зависит от прокатчика, а на весь процесс надо смотреть с разных ракурсов: какие договорённости, какие площадки, кто делает зал, свет, звук, рекламу, охрану – и так далее, вплоть до мелочей. (Через паузу.)  В России есть люди, которые действительно здорово работают, ко всему относятся профессионально.  Но их очень немного. И вообще, этот пласт для русской действительности очень печален. В том числе для прокатчиков – они порой влетают очень сильно, ведь прокатный бизнес у нас оставляет желать лучшего. На Западе все-таки иначе – вот я на днях вернулся с фестиваля на Корсике, которому уже 22 года… один из лучших в моей жизни! И состав музыкантов, и атмосфера, и звук – ну просто сумасшедшие!

– Вернемся в Россию. В родном городе, в Туапсе, с гастролями бывали?

– Нет, ни разу.

– А хочется?

–  Нет. (Пауза.)  Завтра я, например, еду в Смоленск, я уже год там не был с концертом… (Пауза.) Я вообще не люблю возвращаться в прошлое, меня туда не тянет. Мой приезд в родные места был бы, прежде всего, приятен моим родителям, но их уже нет. Может быть, знакомые бы пришли, но многие ведь уже и потерялись. И педагога моего тоже уже нет, как-никак четверть века прошло! Музыкальная школа превратилась в школу искусств, что в ней сейчас – непонятно (Пауза.) Это уже другой город. Совершенно новый.

–  А куда бы хотелось приехать и сыграть?

–  Много таких мест. Очень хочу по Штатам прокатиться, как следует – я там был в Нью-Йорке, в Лос-Анджелесе, но, в основном, в русских проектах. Поэтому было бы интересно «потрогать» реальных американских музыкантов и реальную американскую публику в каком-нибудь хорошем концертном зале.

–  «Завязки», чтобы это реализовать, уже есть?

– Да, но пока не сильно активные. Хотя переговоры по этому поводу ведутся… Зато Франция частенько нас приглашает.

– «Нас» – это кого?

– Нас троих: меня, мою супругу Светлану, она звукорежиссёр, и директора Михаила. Он очень помогает мне, сейчас ведь без знающего человека сложно.

– Можно об инструменте? Помимо него – балалайки, то есть – другим русским народным инструментом владеете?

– Слава Богу, нет! (Смеётся.) Да я и балалайку не считаю русским народным…

– Почему?

– Ну… ведь гитара тоже может быть испанской. А скрипка – молдавской…  Просто балалайка всегда была в «народном» формате – благодаря  советской идеологии, наверно.

– И всё же многие воспринимают именно в этом формате?

– Ну, уже меньше! По крайней мере, с тех пор, как я начал играть сольно, люди куда больше радуются открытию новых форм, новых возможностей инструмента.

– Знаю, что вы мечтали о балалайке легендарного мастера Семена Ивановича Налимова? Мечта сбылась?

– Нет. Здесь я, так сказать, не в активном поиске, но если попадет в руки, то, конечно, посмотрю. Это было бы большой мечтой, если бы я играл только на акустическом инструменте. Но поскольку сейчас у меня этап, когда я пытаюсь разработать нечто вообще невиданное, то у инструмента, на котором я играю, у него и названия нет. Это вроде как балалайка, но сделана и озвучена она примерно так, как раньше делали гитары, когда подключали их к электричеству. Ввести балалайку, изначально акустический инструмент, в современный саунд – по-моему, очень интересно.

– Сколько у вас дома инструментов?

–  Два, всего два. Оба инструмента – мастеровые, настоящие. Например, «Налим»  1902го года… Она, по сути, того мастера, который заново изобрёл балалайку, сделал её такой, какая она сейчас.  Если бы я был гитаристом, я бы, наверное, был бы счастлив! (Смеётся.). Сейчас у них  огромный выбор  –  огромное количество фабрик, мастеров, моделей. В основном, конечно, «общепит», но попадаются и шедевры.  Над балалайкой же нужно проделать немалую работу, чтобы сделать её под себя. Это большая проблема, и московские мастера мучаются с моим инструментом до сих пор.

– Чисто технологический вопрос: можно ли купить современную балалайку и с помощью мастера приблизить её звучание к более старинному?

– Наверно возможно. Но лично я не встречал таких «свежесрубленных» инструментов.  Все новенькие – более или менее сырые… да что говорить, если иногда шнур усилителя нужно месяцами обогревать, чтобы усилитель заиграл особым образом! А инструмент, возраст которого целый век, у которого со временем меняется структура дерева – тут совсем другое, и говорить не о чем! Хотя я допускаю, что такое возможно. Но не факт, что балалайка протянет больше месяца.

– У вас вышли два альбома: CD и DVD. Материал на третий уже накопился?

– Есть задумки, есть идеи, материал тоже есть. А главное, есть люди, которые ждут и купят мои альбомы. Но чтобы выйти в интересном качестве, я опять-таки завязан с завершением чисто технической работы над улучшением звучания. Она идёт, поживем-увидим…

– На ноты вы свою музыку не перекладываете?

–  Нет, нотами я ничего не записываю. Есть только записи концертов – и всё. Джазовые музыканты, например, только так и живут.

– Остаётся ли время на прослушивание, так сказать, чужой музыки?

– Конечно, музыка иногда даёт возможность прикоснуться к довольно тонким вещам, но сама по себе – груба.  Поэтому на гастролях, когда не спится, ставлю звуки природы – они более гармоничны, чем что-либо.

– А в юности что слушали?

– Много классики. Всё-таки школа была академическая. Но при этом дружил с эстрадниками в Гнесинке – и там, конечно, были  и Deep Purple, и Jimi Hendrix!

– На чтение время есть?

– Есть – в самолётах и поездах. Хорошо, что IРad сделали, очень удобно…

– Ваши музыкальные кумиры юных лет?

– Паганини. И немножко Хендрикс.

– С ними вас и сравнивают чаще всего!

(Смеется.)

– Как относитесь к премиям и наградам?

– Никак. Да и после концертов, когда люди подходят и благодарят – всегда удивляюсь, не понимаю, за что. Я ведь просто делаю дело, которое люблю. И потребности в овациях за это не испытываю…  Мне приятно, когда у людей слёзы выступают.

– Есть ли стиль, вами неохваченный, в котором хотелось бы поработать?

– Да масса всего. Но специально времени этому не уделяю. Не ставлю задачу, например, сделать проект по рэпу. Когда материал вдруг сам всплывает, просто включаю его в программу. Самообразовываюсь. В этом смысле – никакого насилия над собой.

– А желания преподавать?

– …нет совсем. Нет ни опыта, ни желания.  Нужно ломать человека, это большая ответственность. Я вообще считаю, что в принципе нельзя никого научить.

– Тогда хотя бы направить…

–  Если человек чем-то заинтересован, он обязательно сам найдёт путь.  Мне предлагали преподавать, но я играть хочу, мне это нравится. Времени  нет, да и в разъездах постоянно.

–  Вы выступали и в глубинке, и на экономических форумах, политических саммитах. Есть разница, перед кем играть?

–  Был период, когда я, как музыкант, принимал приглашения играть на экономических форумах. Но к политике отношения не имею и иметь не хочу. Да и форум форуму рознь. В этом году был, например тот, который делал Виктор Крамер – тот самый, который делал «Snow Show» Полунина.  Он его сделал в очень странном стиле, в достаточно интересном формате а-ля Шемякин. Если сравнивать его с обычными фуршетами, там все было интересно выстроено. Мне, разумеется, дали поиграть – и не пять минут, а час. Публика очень хорошо слушала, а потом подошел человек, заплаканный – швед, который придумал IKEA! Очень трогательно говорил, что вот бы вам приехать в Швецию…

–  Поедете?

–  Да, собираемся.  У нас планы поехать в феврале, в Гётеборг, туда нас пригласил Морган Агрен (Morgan Agren), барабанщик, который в европейских турах работал со многими выдающимися музыкантами. Хотим поработать вместе. Первое отделение я буду играть один, потом он присоединится – и тут уже   попробуем «найти друг друга». Посмотрим, что  получится: если что-то интересное проклюнется – привезём в Россию. Электрическая балалайка и барабаны – сочетание очень странное. Но пробовать будем.

–  А ещё с какими инструментами хочется сыграть в дуэте?

–  Я сейчас на таком этапе, что комфортно одному.  Но интересно было бы с Макферрином… да и с любым мастером такого уровня. И как эксперимент, и просто ради встречи – почему бы и нет? А в апреле у нас Мадагаскар, фестиваль виртуозов.

–  У вас график далеко вперёд распланирован?

–  Да. Например,  весной 2012 года у нас Светлановский зал ММДМ… Меня радует тенденция развития интереса к моему инструменту – я  ведь никогда не предполагал, что смогу собирать залы. А сейчас тысячник в провинции собирается легко – только ради того, чтобы послушать балалайку  соло. Россия сейчас очень хорошо охвачена: недавно вернулись  с Дальнего Востока, весной – юг России, Урал, другой кусочек Дальнего Востока. В общем, бываем практически везде.

–  Тогда удачи вам!

–  Спасибо, взаимно.

Беседовала Наталья Плюснина